Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

— Ребенку нужно только, чтобы он был в тепле и не голодал. А что до этой женщины, так дай ей другого ребенка. Кого–нибудь другого. На моего сына она не имеет никаких прав.

— В жизнь твоего сына вмешался Господь. Если бы не…

— Вмешалась Хадасса.

— Но ведь не случайно она принесла ребенка ко мне, и именно в тот момент.

— Хадасса сама сказала, что если бы она знала, что я хочу забрать ребенка, она бы принесла его прямо ко мне!

— Почему же она не знала?

Атрет застонал от бессилия. Если бы не толпа, наблюдающая за ними, он бы применил силу, чтобы узнать все, что ему нужно.

— Где мой сын?

— В безопасности. Хадасса решила, что, для того чтобы спасти твоего сына, она может сделать только одно — отдать его мне.

Атрет прищурил глаза и посмотрел на Иоанна холодным взглядом. На его скулах заиграли желваки, и краска снова залила его лицо. Он пытался скрыть свой стыд за маской гнева, но понимал, что из этого ничего не выйдет. В своей жизни он знал только одного человека, который всегда смотрел на него так, будто видит его сердце и мысли насквозь, — это была Хадасса. По крайней мере, до нынешнего момента. И Иоанн теперь смотрел на него так же.

На Атрета нахлынули воспоминания. Когда Хадасса пришла к нему и сказала, что ребенок, которого родила Юлия, — его, Атрет ответил, что ему все равно. Как он мог быть уверен в этом? Несмотря на заверения Хадассы, Атрет не мог забыть измену Юлии и от гнева вряд ли был способен здраво мыслить. Он тогда сказал Хадассе, что даже если Юлия придет сама и положит ребенка к его ногам, он уйдет и ни разу не оглянется. Ему никогда не забыть тех страданий, которые он причинил Хадассе этими словами и которые прочел у нее на лице… Не забыть и того, как он пожалел о своих словах, когда она уходила. Но ведь он Атрет! Он не мог попросить ее вернуться обратно.

Разве мог он ожидать, что Юлия окажется совершенно бесчувственной к собственному ребенку? Ни одна германская женщина никогда даже мысли подобной не допустит. Ни одна германская женщина. На такое оказалась способна только цивилизованная римлянка.

Если бы не вмешательство Хадассы, его сын был бы сейчас мертв.

Мысли Атрета снова вернулись к настоящему, к человеку, который терпеливо стоял перед ним.

— Этот ребенок мой. Что я сказал или чего не сказал, теперь уже значения не имеет. Хадасса направила меня сюда, и я заберу своего сына.

Иоанн кивнул.

— Я пошлю за Рицпой и поговорю с ней. Скажи мне, где ты живешь, и я пришлю к тебе твоего сына.

— Скажи мне, где она, и я все сделаю сам.

Иоанн нахмурился.

— Атрет, это будет очень трудно. Рицпа любит этого ребенка как своего собственного. Ей нелегко будет просто так расстаться с ним.

— Тогда тем более мне нужно идти туда. Будет неразумно, если я позволю тебе предупредить эту женщину о моих намерениях, чтобы у нее было достаточно времени покинуть город.

— Ни я, ни Рицпа не собираемся прятать от тебя твоего сына.

— Это все только слова, а я тебя совершенно не знаю. Ты такой же ненормальный, как и они все, — с этими словами Атрет кивнул в сторону остальных собравшихся. — У меня нет никаких причин тебе доверять. — Усмехнувшись, он добавил: — А уж женщинам тем более.

— Ты же доверился Хадассе.

Лицо Атрета потемнело.

Иоанн какое–то время внимательно вглядывался в него, а потом рассказал, как разыскать Рицпу.

— Я буду молиться о том, чтобы в твоем сердце пробудились сострадание и милость, которые Бог оказал тебе, пощадив твоего сына. Рицпа — это женщина настоящей веры.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она испытала много горя в собственной жизни.

— Это уже не мое дело.

— И все же я прошу тебя не винить ее в том, что произошло.

— Вся вина лежит на матери моего сына. Я ни в чем не виню ни Хадассу, ни тебя, ни эту вдову, — сказал Атрет, несколько смягчившись, потому что ему наконец удалось узнать то, ради чего он сюда пришел. — Кроме того, — добавил он, — я нисколько не сомневаюсь, что этой твоей вдове станет гораздо лучше, когда она получит щедрое вознаграждение за все свои страдания. — Он не обратил никакого внимания на то, как поморщился Иоанн при этих словах. Обернувшись, Атрет увидел, что толпа притихла. — Чего они все ждут?

— Просто они думали, что ты пришел креститься.

Презрительно смеясь, Атрет пошел вверх по склону холма, больше не оглядываясь на тех, кто собрался у реки.

Атрет вернулся на свою виллу по окружной дороге. Было бы безопаснее войти в город после наступления темноты, кроме того, имелись и другие вопросы, о которых он в спешке не подумал.

— Лагос! — его зычный голос отдавался эхом по мраморной лестнице. — Лагос!

По верхнему коридору к нему уже спешил слуга.

— Да, мой господин!

— Пойдешь на рынок рабов и купишь мне кормилицу.

Лагос стал поспешно спускаться вниз.

— Э-э… кормилицу, мой господин?

— Только обязательно смотри, чтобы она была из Германии, — Атрет направился через внутренний двор в бани.

Потрясенный, Лагос последовал за ним. У него уже было несколько хозяев, но этот оказался самым непредсказуемым. Лагос считался самым везучим среди рабов — ведь он теперь прислуживал самому Атрету, самому знаменитому гладиатору всей Римской империи, но кто бы мог предположить, что этот бывший гладиатор окажется едва ли не на грани сумасшествия. В первую же неделю проживания на своей новой вилле Атрет разломал в щепки всю мебель, сжег свою спальню, а потом исчез. По прошествии месяца Сила и Аппель, два гладиатора, которых Атрет выкупил у Серта и сделал своими охранниками, отправились на его поиски.

— Он живет в горах, в пещере, — сообщил Сила, когда они вернулись.

— Так нужно его вернуть!

— Рискуя быть убитым? Нет уж! Иди ты, старик. Только не я. Мне еще моя жизнь дорога.

— Он умрет от голода.

— Он питается мясом диких животных, на которых охотится со своей ужасной германской фрамеей, — сказал Аппель. — Опять стал варваром.

— И что же нам теперь, сидеть сложа руки? — спросила Сатурнина. Этой рабыне было не по себе при мысли о том, что ее хозяин возвращается к варварству и становится похожим на дикого зверя.

— А что ты предлагаешь, моя милая? Пойди к нему в пещеру, может, у него настроение поднимется. Но уверяю, что со мной тебе будет куда лучше, — шутливо сказал Сила, потрепав рабыню по щеке. Она с раздражением оттолкнула его, и он засмеялся. — А ты ведь в душе радовалась, когда госпожа Юлия отвергла хозяина. Если он все же возьмется за ум и вернется, ты будешь встречать его у дверей с распростертыми объятиями.